читать дальшеЧарльз всегда говорит и старается думать только о будущем: о том, какой должна быть мебель, как переоборудовать спальни, сколько в них может жить – оптимально, чтобы не тесно, решить, наконец-то, все вопросы с властями, преподавать – сейчас он справится один, а потом, конечно, надеется не только на себя. О прошлом и настоящем он не размышляет. И засыпает всегда от сильнодействующего снотворного – быстро, не давая себе остаться наедине с наползающими, как тени из углов спальни, безнадёжными и горькими мыслями. Чарльз не видит снов.
– С чего ты взял? Я не собираюсь этого делать. Чарльз повышает голос. Звучит слишком грубо и резко, неожиданно для него самого. – Извини меня, – говорит Чарльз спокойным тоном. Ему становится стыдно за эмоции, которые не смог сдержать в этот раз. К тому же... – К тому же, я ответил на вопрос, который ты не задал вслух. – Ничего, – Хэнк пожимает плечами и, сверяясь с записями в тетради, поправляет провода. Чарльзу должно быть ещё более стыдно, потому что Хэнк при нём ни разу не вышел из себя. – Я не буду пытаться никого вернуть. Я даже… – говорит Чарльз, – конечно, я не буду их искать. А если бы нашёл, что бы сказал? Наплевав на собственную гордость и принципы, не испугавшись показаться смешным – «Вернись»? «Я боюсь быть слабым». «Я не должен сейчас быть слабым, ни перед собой, ни перед кем другим». «Я не справлюсь один». «Ты нужен мне». «Сейчас, без тебя, мой друг». «Мне кажется, я сломаюсь». «Тогда, когда однажды по привычке отложив книгу, выпью снотворное, но так и не смогу уснуть». – К тому же, – тихо говорит Чарльз, – у нас, кроме них, есть более важные дела.
…какой должна быть мебель, как переоборудовать спальни, где сделать спортивную площадку, можно ли достроить нижние уровни, беседовать с родителями пока будет только он – калека вызывает больше доверия, чем подростки, преподавать – пока он тоже справится один… Чарльз всё-таки ищет, думая, если найдёт, объяснить случайностью. Он, правда, не представляет, о чём будет говорить. Спросит, конечно, первым делом, как дела, всё ли хорошо. Имеет же он право спросить это у своего – хоть и бывшего – друга и у своей – хоть и бывшей – сестры. А сам ответит, что у него всё нормально, и нет ничего нового, планы, ничего, кроме планов. Ну не рассказывать же о том, что от него больше не отводят взгляды, стараясь не обижать жалостью, да и жалости почти нет. Привыкли к нему. И не о том же, что только однажды у Чарльза спросили совета, и он предложил им решать самим. Его больше не просили, а ставили перед фактом. Он благодарен, что в этом случае забывали, чей был этот дом. Удобные пандусы. Расширенные двери. Ванная комната. Здесь многое изменилось. «Здесь многое изменится, когда этот дом станет школой», – скажет Рейвен Чарльз. «Когда-нибудь ты не захочешь посмотреть?» «Мой друг, ты мне просто нужен», – не сдержавшись, скажет ему Чарльз, и ещё, быть может, уйму разных глупостей, о которых будет потом жалеть. Но он не может найти. – Я где-то ошибся, – Хэнк отключает Церебро и смотрит на Чарльза с тревогой. Он помогает снять шлем, протягивает руку, чтобы вытереть слёзы, но тут же одёргивает её. – Не смог восстановить… Я буду работать. Завтра, на следующей неделе… – Когда сможешь. Чарльз надеется, что тогда он больше не будет хотеть возвращение тех, кто не хочет возвращаться сам.